Петрович был авантюристом по жизни и козлом по паспорту. Натуральным, зааненской породы.
Дядя Петя выиграл его ещё козленком у ветеринара по пьяной лавочке, да не своей, а козлиной.
Не проходил Петрович какого- то там ветеринарного кастинга, на племя оказался не годен, одна дорога - на мясо, шкуру и ланолин.
Ветеринар был, наоборот, по паспорту самый что ни на есть Иванов, а вот по жизни... Короче, если обозвать любого козла Ивановым, минимум на тебя заявят в " Гринпис" за жестокое обращение с животными.
На момент знакомства с дядей Петей Петрович пил, курил и играл в подкидного не хуже ветеринара.
" Московскую" водку на вкус отличал от " Столичной" и, по подозрениям сельчан, ругался матом . Но это не точно, переводчиков с козьего на человеческий в селе Большие Пьяни не было.
Петровичу имя дали по хозяину, бегал за избавителем, как собачка. Вид самый самцовый - разворот плеч, глаз горит, как у испанского жеребца, рога - загляденье. Петрович подкалывал супругу, что такие рога сам бы носил, но, дескать, ты, мать, не озаботилась. За что неизменно получал полотенцем по горбу, но так, любя.
Становление Петровича как личности пришлось на лихие - бедовые девяностые. Козлёнок рос, рос и выросло.. Ой, лучше не спрашивайте, что выросло.
Скажу только, что на селе это была эра самогона. Гнали из чего только можно - ягод, свеклы, картофельных очистков
И ни одна дегустация не обходилась без Петровича. Как чуял - непонятно. Но только мужики откупоривали заветную бутыль, как слышалось бряканье колокольчика и требовательное ," мнее, мнее!"
Ржали , наливали в миску, давали закусить морковкой или краюхой хлеба. Но норму знал, никто никогда пьяным Петровича не видел. Шли после попойки, песни блеяли, тьфу, пели.
Серафима, жена дяди Пети, привычно всплескивала руками:" Брысь в сарайку, алкоголики!"
Поутру с оханьем и блеяньем выпивали по банке рассолу,и и до следующего раза.
А вот в карты Петрович играл лучше хозяина. Чуйка ли, трудное детство с ветеринаром Ивановым- но факт. Так что с Петром и Петровичем местные играть не садились. А вот пара заезжих то ли агрономов, то ли землемеров попались. Петрович не дал другу и хозяину сделать ни одного неверного хода. Только у того рука тянулась не к той карте - аккуратно тыкался широколобой башкой в плечо, коротко взмукивал, типа, не пори горячку.
В итоге выиграл дядя Петя у заезжих добрых молодцев,да сумму не малую. Шли домой, думал, какой своей Серафиме подарок купить:
- Стой - ка, дядя! А наши деньги тебе карманы не оттягивают? Гляди, штаны порвутся!
Проигравшие стояли злые, как волки. И нетрезвые. С ними - пара мужиков, родня из соседнего села.
Дядя Петя был крепкий мужик. Первую чеченскую прошел, на селе молотобойцем работал, пока кузня жива была. Но один против четверых..
- Шли бы вы, хлопцы. Деньги я честно выиграл. А то, что тут затеяли - мерзота. Сплюнул недокуренную сигарету, снял пиджак, чтобы не мешал..
Как вдруг вечерние сумерки разорвал настоящий боевой клич,! Петрович ради друга готов был и пасть порвать, и моргалы выколоть! Попер на обидчиков не хуже испанского быка с корриды.
- Ээ, мужик, убери козла, он у тебя бешеный!
- Братцы, я на такое не подписывался!
- Это не козёл, это лось какой- то!
Кто не спрятался, Петрович не виноват! Последнему наподдал под зад так, что мужик несколько метров парил над землёй, аки птица божия.
Знай наших!
Стал на задние ноги, как собака, уткнулся мордой хозяину в грудь, дескать, давай, чеши.
- Заслужил, брат, - растроганно шептал дядя Петя, почесывая густой ворс на лбу, - друг ты мой сердечный, не оставил, выручил. Да я за тебя..
А за Петровича пришлось схлестнуться с первой на селе скандалисткой и самогонщицей бабой Нюрой.
В каждом селе такие бабки хоть одна, да есть. Нраву буйного, вредности змеиной, хитрости поистине иезуитской.
Прозвище у неё было - Талейрановна, с лёгкой руки соседа,учителя истории, у которого эта престарелая прелесть отжала два метра участка, дескать , вас здесь не было, не жило и не стояло. Спорить и ссориться с маленькой и на вид беззащитной старухой вроде бы было стыдно, да и два метра - не сотка. Но бабуся на достигнутом останавливаться не желала. Грозила сельсоветом, судом и чуть ли не кляузой в Москву . Ну, Васька, сын учителя, решил Талейрановне отомстить. Месть была коварна, изощренна, отдавала театром, цирком и возможным бабкиным инфарктом. Но слышать, как гадская старушонка поносит отца, у пацана сил не было.
Как уж там Васька с друзьями это провернул, до конца не ясно, как угадал время, когда Талейрановна будет выходить из бани, тоже непонятно. Но..
Старушка неспешно закрыла дверь баньки на тяжёлый замок, довольно зевнула. Догорал закат. Солнышко окрасило бордовым облака аккурат над крышей бабы Нюриного дома. Из трубы вился лёгкий дымок, рядом виднелись первые звёзды и рогатая фигура в платье!
Талейрановна выронила ключ, охнула, хрюкнула и с диким визгом :" Ряяятуйте, люди добрые!!" понеслась по деревне, не забывая неутомимо креститься. Думала, что покойная свекровка за ней пришла.
Бабку изловили, фельдшер Алевтина измерила давление, дала валерьянки.
На селе на следующее утро шутили:" Это твоя совесть к тебе приходила, баб Нюр, надо ж вам было хоть когда- нибудь встретиться!"
Прочухавшись, Талейрановна живо смекнула, кого могли нарядить в женское платье, которое потом нашла у крыльца.
Пришла к дяде Пете требовать, так сказать, голову виновника испуга. В противном случае грозилась в милицию заявит
- На кого заявлять будешь,?
-:На тебя, ирод!
- Так рогов сроду не отращивал и в женское платье не рядился.
- Так козел же твой,!
-;Мой! Но у него алиби. В тот вечер у Михалыча первая дегустировали, лечебный, на малине настоянный. Оздоровительные процедуры, можно сказать, проводили.
- Ну, дык!
- Не дури, баб Нюр. Если участковому на Петровича заявление напишешь, он же психиатра из района пригласит. В твоё личное пользование.
Талейрановна и заткнулась, что тут скажешь.
А дядя Петя через месяц загулял. Да не по- правильному, с песнями, забиванием" козла" на общественной лавке под липами и принятием на богатырскую грудь энного количества граммов.
Загулял стыдно, тайком, от жены своей, Серафимы.
Старая любовь, говорят, не ржавеет. А Любку по молодости Петр любил крепко. Сколько раз у сельского клуба кулаки до крови стесывал в драке за неё - не сосчитать. Сколько цветов у матери в палисаднике попортил - корову всю зиму кормить можно. Мечтал, выйдет за него Любушка, дом правление даст, заживут, деток народят.
Да только укатила с городским за жизнью культурной и богатой.
А Петра в Чечню забрали. Первый год гибели там искал. На второй поутих, да и обида верх взяла. А как домой вернулся, за Серафимой стал ухаживать. Тихая, не по- деревенски тоненькая. А в глаза глядела так, что у Петра сердце щемило. Столько в этих глазах души было! Решил: женюсь. Уж сколько лет вместе прожили, двоих сынов вырастили.
И надо же было Любке явиться! Дом продавать приехала, родители померли, а она - дочь единственная.
Сама на улице подошла да поздоровались. Такая же красивая, манкая словно не было этих двадцати пяти лет. Только лучше стала. С мужем развелась, детей не нажила. Это не в деревне: скотина- огород- лес- работа.
Ну, бес под ребро Петра и поддел. Сманила Люба встретиться на их месте у реки.
Тайком в бане ополоснулся, рубаху новую надел, всё тишком да молчком, как вор какой.
Тихо притворил дверь бани, тихо нажал навертыш калитки..
Как вдруг получил мощный удар под зад! Взвыл, обернулся..
Перед ним стоял Петрович и укоризненно мотал башкой. Петр выругался, потёр задницу. Новые штаны оказались распороты аккурат по шву, да так, что не за раз зашьешь!
- Ты что творишь, а?
- Мееерзко.
Петр хмыкнул, похлопал друга по хребту:
- И правда, куда меня понесло?На блуд и п@скудство! Козел ты, Петрович, но козел правильный!
Свежие комментарии